Русь изначальная - Страница 81

Новые толпы, стремящиеся на площадь Быка, где должна была произойти казнь, увлекали за собой людей, задержавшихся около отшельника.

Торговая площадь Тавра-Быка получила название от колоссального медного быка, который стоял в ее центре. Неизвестно, привезли ли эту скульптуру издалека, как большую часть достопримечательностей и украшений Византии, или же бык был отлит и откован на месте. Громадное туловище внутри было пусто, правый бок имел широкое и длинное отверстие, обычно закрытое искусно подогнанной крышкой, повторяющей очертания бычьего тела. Заметны были лишь швы и выступы тяжелых петель. Иногда бык употреблялся для казней. Под ним разводили огонь, и, когда угли, раздуваемые кузнечными мехами, раскаляли медь, преступника бросали внутрь, и длинными крюками закрывали крышку страшного чрева. Византийцы называли это – быть изжаренным в быке. На следующий день остывшую закопченную бронзу чистили, полировали, и теснящиеся на торговой площади византийцы не обращали на чудовище никакого внимания. Иногда можно было услышать даже шутку: «Смотри, как бы тебя не съел бык!» Публичность и жестокость наказаний приучили людей относиться с большой легкостью к смерти и к способу смерти.

Пытки и казни, устрашая на краткий миг, хорошо закаляли нервы и воображение. Жестокость, произвол и несправедливость Власти выработали в массах жителей Византии своеобразное презрение к смерти, то презрение, которому удивлялись все свидетели мятежей в столице империи.

Сегодня Бык останется голодным. Ночью по приказу Евдемония, префекта города, на площади Быка был построен дощатый помост. На щелистом полу три столба вытягивали длинные руки перекладин, концы которых с кольцами для веревок довольно далеко выходили за пределы помоста. Для устойчивости столбы укреплялись распорками. Фигура каждой виселицы напоминала громадную и уродливую ламбду.

Люди облепили стены, портики, крыши. Аравийцы-сарацины и сирийцы, умеющие лазать по гладким стволам пальм, легко добирались до капителей и повисали там, похожие на четвероруких, бесхвостых обезьян. Право встать на легкий стул, из тех, которые рабы обычно носили по улицам для желающих отдохнуть, продавалось – неслыханная цена! – за тридцать оболов.

Давка увеличивалась. Воины городского легиона, которыми сегодня командовал сам префект Евдемоний, удерживали толпу конскими крупами, копьями и щитами. С трудом удалось образовать узкий проезд до эшафота.

По дощатому помосту расхаживали палачи в кожаных, пятнистых, мехом вверх рубахах и коротких штанах. Исполнители воли Закона своим видом вызывали воспоминание о гигантских, похожих на человека обезьянах.

Палачи показывали народу орудия пытки, чтобы устрашить и сломить волю к преступлению и к мятежу. Это были клещи на деревянных ручках, закопченные и ржавые от крови, железные изогнутые прутья для обжигания тела, крючья для вырывания внутренностей, лопаточки для обдирания кожи, щипцы для вырывания ногтей и откусывания пальцев, бурава для ослепления и долота для костей. Как торговцы, предлагающие товар, палачи протягивали подданным Юстиниана железные решетки для поджаривания, семижильные кнуты с гирьками и многолапными якорьками, пилы со зловещими зубцами, ножи и железные орудия непонятного вида, странной и тревожной формы, которые притягивали глаз и вызывали ужас.

Толпа всколыхнулась с тысячеголосым воплем отвращения и любопытства, страха и вызова. Люди сминали один другого, раздавались смертные крики тех, кто имел неосторожность поднять руку и чьи ребра теперь трещали под локтями соседей. Отчаянно визжали женщины.

На мгновение крики ослабели. Показались телеги с колесами в рост человека, запряженные вороными лошадьми. На них, беспощадно прикрученные к столбикам, корчились осужденные. Над головой каждого была прибита черная доска с надписью «Убийца и вор». Буквы напоминали берцовые кости.

Священнослужители утешали приговоренных, прикладывая к их губам кресты с изваянным из слоновой кости изображением распятого, в изнеможении обвисшего на смертном древе.

Возбуждение толпы усилилось. Передние, оборачиваясь, цеплялись за задних, а те невольно толкали их под ноги лошадей и колеса телег. Показались люди, которые бежали по головам и плечам толпы, сжатой, как обручами. Они падали, поднимались, опять падали и, наконец, проваливались. Головы шевелились, как колосья: все сразу, они поворачивались то в одну, то в другую сторону, будто площадь Быка пахал ветер свинцовой тяжести.

Чудовищные телеги вплотную подъехали к помосту. Сложив в кучи орудия пыток, палачи отвязывали осужденных и волокли на эшафот.

Первого, с руками, закрученными сзади так, что грудь выпятилась, готовая лопнуть, бросили на колени. Он попытался встать. Меч, шириной в ладонь, мелькнул, как крыло. Безголовое тело, метнув фонтан крови, подпрыгнуло и рухнуло. Палач, как факел, воздел меч, а его помощник поднял отрубленную голову за уши.

Деревянные трубы издали дребезжащий призыв. В общем молчании, голосом, развитым частыми упражнениями, Глашатай не то прокричал, не то пропел:

– Так наказан Николиос, родом из Вифинии, за убийство Памфилия, жителя дема Октагона, за убийство Феодора, жителя Селимврии. Слава правосудию Юстиниана Справедливейшего, Всемилостивого, Наивеличайшего!

Площадь ответила многоголосым ревом. Еще и еще падал меч палача, кричали трубы, еще три головы увидели и три имени услышали византийцы. Двое из четырех казненных считались венетами, двое – прасинами. Пока базилевс свидетельствовал свое нелицеприятие.