Русь изначальная - Страница 127

127

И остальные схизмы, менее распространенные, но не менее ядовитые, тоже требовали пристального внимания Автократора. Ибо схизма значит «трещина», и трещина в невидимом теле Церкви вызовет рану в теле империи.

Европейские государства были в той или в иной мере, но наследниками империи. Поэтому все восстания, все революции включали в свои программы требования о реформе Церкви, закончили же совершенным отделением государства от Церкви.

Изощренное, изобретательное титулотворчество составляло часть этикета и обязательное начало обращений к базилевсу и базилиссе и объявлений от их имени. За упущения наказывали. В Палатии даже при разговорах с глазу на глаз имени базилевса предшествовали словесные пышности. Простота речи свидетельствовала о недостатке любви, что могло оказаться чумой для хладнодушного. Христианин был обязан любить и бога и Автократора. Бог есть любовь.

О себе Юстиниан говорил: «Придумывая полезное для подданных, я провожу дни в труде, ночи без сна». Он не преследовал называвших его Айксомейтосом – бессонным.

В пище он был воздержан. Его сверхъестественный образ жизни поддерживался небольшими количествами овощей и фруктов, маленьким кусочком мяса невинного животного – теленка, ягненка. Вину он предпочитал питье из соков груш, яблок или слив. Утоляя жажду, базилевс сохранял ясность мысли. Тем более он не искал забвенья. Манихеи клеветали, что души загубленных не дают ему спать. Базилевс был безгрешен, ибо непокорные, мятежные, препятствующие его намерениям подданные тем самым впадали в грех самоубийства, базилевс же, лишая таких земной жизни, выполнял волю творца.

Но спал он действительно меньше других людей.

Повара, любовь которых к базилевсу была проверена и подтверждена, врачи, изощренные в искусстве распознавать яды, охраняли плоть Божественного от темных происков людей и от слепых случайностей Судьбы.

Любя движение, Юстиниан знал свой Палатий во всех мелочах. Он умел встречать зарю на крепостной стене сзади дворца Ормизды. Приглашая сановников, он на прогулках выслушивал доклады, решал. Иногда, сопровождаемый епископом из какой-либо дальней провинции, базилевс, беседуя о делах веры, для объяснения тайн Логоса находил красноречиво-убедительные образы в явлениях неба и моря, в листве и в формах деревьев, в чашечке цветка со шмелем, испачканным желтой пыльцой.

В своей безопасности базилевс был уверен. Палатий охранял Коллоподий.

Уроженец Палестины, но христианин и ромей по воспитанию, Коллоподий был замечен Юстинианом давно, когда сам Юстиниан был неприметным племянником старого Юстина, одного из имперских полководцев не первого ряда. Среди молодых ипаспистов Юстина Коллоподий отличался талантом разведчика. Злое соперничество между полководцами делало не столь важным проникновение в замыслы врага или разведку его сил и дорог, пригодных для наступления и отхода. Коллоподий проникал под палатки полководцев, обзавелся ушами при самом Анастасии. В дальнейшем Коллоподий первым узнал, что болезнь престарелого Анастасия не была обычным недомоганьем. Коллоподий оказался одним из главнейших деятелей захвата власти Юстином.

Коллоподий не стремился, как Велизарий, другой знакомый молодости Юстиниана, к славе при свете дня. В нем с чуткостью охотника, выбирающего из помета лучшего щенка, Юстиниан угадал особое призвание.

Комес спафариев Коллоподий зависел только от базилевса. С увлечением скульптора, получившего вожделенную глыбу порфира, которую он ждал с нетерпением Иакова, пасшего стада Лавана, Коллоподий взялся за охрану Божественного. Он совершенствовал, изобретал. С тщательностью ювелира он перебирал спафариев, эти латы базилевса. Как крот, он изрыл Палатий тайными ходами соглядатаев, он сумел оградиться от язвы Палатия – распущенных екскубиторов – и готовил коренную реформу этого парадного войска. Всех или почти всех нежелательных в других службах Палатия он удалил. Он сделал Палатий таким же безопасным, как если бы Божественный заключил себя в медную башню. И, завершив, казалось, все, Коллоподий, зная непрочность человеческих душ, утроил усилия. Он проверял, перепроверял, улавливал не слова, не шепот – вздохи.

Сегодня Палатий стал островком в бурном море, но базилевс не изменял своих привычек. Божественный шел ночью из Христотриклиния к восточной стене, не опасаясь убийц, которые могли бы притаиться в зарослях роз, похожих ночью на плотные глыбы. В конце концов и здесь, конечно, заслуга принадлежала Автократору, умевшему выбрать слугу.

Дорожки в розарии были посыпаны белым песком. Плотно утрамбованный слой не скрипел, и белая фигура базилевса плыла ангелом во мраке. Ветер буйствовал в вершинах кипарисов.

Изнутри стена была побелена, и около нее ночь казалась светлее. Юстиниан легко одолел боевую лестницу с широкими ступенями из каменных плит.

На стене ветер заставил базилевса пошатнуться. Было приятно победить стихию. Базилевс подошел к краю стены. Ветер натягивал покрывало облаков и сам рвал его, как расточительный хозяин. Луна в своей третьей четверти скатывалась к западу. Когда ее лучам удавалось прорваться, освещались белые гривы бешеных псов, овладевших Пропонтидой. У стены схватка волн с камнем волнолома происходила в темноте. Халкедон спал без огней, и пролив уходил в беспредельность.

Юстиниан любил море, из-за моря он особенно любил Палатий. Другой базилевс пусть уходит с этого выступа, который злонамеренные подданные способны превратить в остров. Завещания тщетны, Юстиниан оставит образцы. Имеющий уши, да слышит. Сам он узнавал о прошлом, чтобы не повторять ошибок.

127